- Клео, - она резко обернулась на звук голоса Джейсона, и вопросительно вскинула брови. Затем перевела взгляд на свои руки, в обеих были зажаты заряженные "Девайсы". Вернувшись в Париж, она не собиралась сидеть дома, не собиралась делать вид, что она все та же. Не хотелось лгать, в первую очередь самой себе. Приходилось признавать  очевидное, между той Кейрой, что покидала пять лет назад, и нынешней лежала пропасть размером в Мариинскую впадину. Губы девушки дернулись в усмешке. Она смотрела в глаза одному из тех, кто осмелился бросить вызов её семье. На неё же смотрели как на  красивую куколку, которая забрела сюда по ошибке, и которую за эту ошибку нужно было наказать.
Как же ты ошибаешься, - промурлыкала она, её рука взметнулась вверх, а палец нажал на спусковой крючок. Две секунды тишины и шлепок приземляющегося тела на асфальт.
- Сука! - его поддельник крича бросается на девушку, позабыв о том, что он вооружен. Еще один выстрел, разрезающий ночную тишину и еще один труп.
- Следующий? - хладнокровно интересуется девушка, смотря на стадо... по-другому их назвать язык не поворачивается.
Быдло. Еще совсем дети. Дети, которым хотелось власти. Это  так знакомо. Так глупо. И так быстро закончится. Начинается потасовка. Выстрел за выстрелом. В какой-то момент, она понимает, что плечо саднит, значит зацепило. Значит, упустила кого-то из вида. Но невозможно быть везде и всюду одновременно. Приходится считаться с человеческим фактором, от которого никуда не деться.  И это бесит больше всего. То, что она все-таки тоже человек. Из плоти и крови. Выстрелы...Крики, предсмертные агонии. Они профессионалы, они привыкли убивать. Каждый из тех, кто с ней сейчас действует по инструкции. Это лишь зачистка территории и плевать на то, что перед ними живые люди. Это не имеет значения. Все, что важно - это исполнение приказа, пусть этот приказ на этот раз был отдан ею лично. Она сама выбрала свой путь, сама решила заняться решением этого вопроса, хотя могла бы не ехать, она знала, что её парни справятся на ура, но оставаться в родовом поместье не было никакого желания.  Родной город давил воспоминаниями, о том, что было упущено, безвозвратно. О том, что она когда-то имела неосторожность почувствовать, поверить, полюбить. Все это было в прошлом. Погребено, забыто и только сны не давали покоя. Сны, в которых она видела Его, слышала родной голос, видела глаза, в которых могла бы утонуть. И просыпаясь в холодном поту, она как мантру повторяла: "Я тебя ненавижу".
Кей смотрела Джейсону в глаза. Он не успевал обернуться. И в глазах того мальца, он уже был мертв.
Проклятье, - мысленно чертыхнулась девушка, выкидывая руку вперед,  нож разрезая воздух заскользил к своей жертве, словно нож, разрезающий мягкое масло. Воткнутый  по рукоятку в горло паренька, нож покачивался, словно ветка дерева на ветру. Кейра мстительно улыбнулась и обернувшись увидела едущий ей навстречу лимузин. Отработанные годами инстинкты сработали на раз-два. Она выстрелила в голову водителя. Автомобиль потеряв управление врезался в небольшой заборчик на противоположной стороне дороги. Задняя дверца распахнулась, но парни сработали на доли секунды опережая ью-то охрану и мужчина, затянутый в строгий костюм упал к ногам своего хозяина, а Кей утонула в глазах Виктора Роше. Взмах её руки и тихий шепот на французском:
- Вот и свиделись, Роше. 

Она улыбалась, будто бы ничего не случилось, будто бы солнце не померкло и Луна не сорвалась с небес. Она улыбалась, холодно и отрешенно. Властно. Она больше не была Мари Живанье, она ей никогда и не была. Но и Мари де Артуа больше не существовало. Была лишь Клеопатра. Она обернулась, чувствуя позади себя присутствие Джейсона, который подобрался и приготовился к отражению атаки.
- Разберись с остальными, - проговорила она на арабском и передернула затвор на своем пистолете. Один выстрел и все могло бы закончится. Прямо сейчас. Здесь. Сегодня. И не было бы больше снов, в которых она как и прежде выгибалась под его прикосновениями, закусывая губы от желания, терзаясь безумным коктейлем из любви и ненависти.  Девушка медленно подняла пистолет, наставляя на Роше. Смогла ли бы она выстрелить? Смогла бы. Она была на это способна. Способна на убийство. Она научилась упиваться своей работой, впитывая в себя каждое мгновение чьей-то смерти.
- Я тоже  рад  тебя  видеть, - послышался его голос с чуть заметной хрипотцой на французском. Она вопросительно изогнула брови.
- Да неужто ли? - холод в глазах, и выстрел в девушку, шлепок опускающегося на землю тела. Минус один.
- Я тоже, - усмехнулась она. - Теперь, - пояснила девушка.
- Клео, какого черта, ты его не снимешь? - возмещенный голос одного из братьев. Они не понимают её мотивов, но будь она проклята, если она сама хоть что-то понимает.
- Возвращайтесь на базу, - усталость прорезается в голосе девушки, когда она убирает ствол за пояс кожаных брюк. - Передайте графу, что у меня личные обстоятельства, - добавляет она, делая шаг вперед, чувствуя, что то притяжение, что образовалось между ними тогда, пять лет назад никогда не делось. Оно так же сильно стискивает все тело, порабощая его и превращая девушку в марионетку.  Она замирает в паре шагов от него, так что если протянуть руку, то можно убрать спутавшиеся локоны со лба, и улыбается. И улыбка эта уже не похожа на привычный холод Клеопатры, она улыбается так, как умела улыбаться пять лет назад, когда она еще верила в то, что у них все обязательно получится. Когда она еще верила в то, что он тоже любит. По-настоящему, без игр и лжи, без притворства и лицемерия. Как тогда, когда она засыпала в его объятиях, как тогда, когда она действительно впервые за всю свою жизнь, на которой было столько темных пятен, была счастлива. До безумия счастлива. Но говорят, что Боги не любят, когда люди чересчур счастливы. И на её плечи пала Кара Небесная. Тогда, совсем еще юная, хоть и далеко не наивная девочка, впервые поняла, что означает фраза: "И рушатся идеалы". Её мир рухнул, и она построила на его руинах новый мир, в котором больше не было таких слов, как "любовь", "нежность"... Она больше не позволяла себе этого ни с кем другим. Было ли это осознанно? Осознанной попыткой защититься от боли, или же попыткой сохранить в душе любовь к нему.
- Ненавижу, - тихо шепчет она, поднимая свои глаза на мужчину. - Ненавижу, - зло и бескомпромиссно. - Ненавижу, - и слезы на глазах. - Ненавижу. - удар в грудь кулачком. - Ненавижу. - Еще один удар. - Ненавижу, - она утыкается лицом в его грудь. - За то, что люблю, - тихий шепот признания.

Она берет его за руку... Шаг за шагом в пустоту, и не важно, что под ногами хрустят чьи-то кости и плевать на то, что по плечу стекает струйкой кровь из небольшой царапины, виной которой шальная пуля. Она не обращала на это внимания. Все что на данный момент имело важность - это его пальцы, переплетенные с её. И шаги, гулко стучащие в груди, отсчитывая секунды до расставания, которое было неизбежно.  Она знала, что у них нет будущего. Есть только прошлое, в котором она была подростком, который еще верил в людей, и было настоящее, в котором она позволяла себе быть слабой на несколько часов, которые разобьются миллиардами осколков о рассвет....
Она садится на мотоцикл, кивая ему, выжидая пока он прижмется к ней и выдыхает свободно, чувствуя, как его ладони забираются под куртку, и тонкую ткань футболки, лаская чуть ощутимо кожу невесомыми успокаивающими и дарящими неземное блаженство прикосновениями. Она прикрывает глаза на мгновение и ту же поворачивает ключ зажигания, вдавливая педаль газа до упора вниз и стальной конь, срывается с места, увозя их за пределы реальности, увозя их в мир, где они могут принадлежать только друг другу. Только так и никак иначе. Несколько часов до рассвета. 
Они покидаю Париж, она не отрываясь смотрит на дорогу, перед глазами пролистывается ночная мгла, в которой то и дело играют отблески света. Она не останавливается... Гонит по трассе, разрывая ПАрижские улочки, на предельной скорости... Адреналин шумит в венах, не давая рационально мыслить, да ей это сейчас и не нужно. Она убегает от себя самой, убегает от себя настоящей, убегает от Клеопатры, от того, что она так сильно ненавидит в своей природе.  Резко по тормозам возле полузаброшенной хижины далеко за пределами города. И она спрыгивает с мотоцикла, и смотрит на него, впитывая в себя его черты, подходит ближе, проводит рукой по щеке, касается большим пальцем губ, и улыбается. Улыбается, так, как способна делать это только когда он рядом.
- Идем,  - Кейра тянет его в сторону  домика, но тут же оборачивается, и добавляет. - Только не говори ничего.
Она ведь и вправду боится, что одного его слова будет достаточно, чтобы разрушить все. Поставить точку в очередной раз, и превратить жизнь в кромешный безликий ад. И глупцы те, кто считает, что в  аду жарко... Нет, там безумно холодно и не возможно согреться... Потому, что там ты один на один со своими потаенными страхами. Она уже там была, и те шрамы, что расчерчивают её тело красноречивее расскажут о произошедшем, чем любые слова. Она склоняется перед дверью, ищет под половиком ключи и распахивая двери перед ними пропускает мужчину вперед.  А затем, снова касается его лица ладошками, стискивая и  вглядываясь в его глаза, пытаясь снова обмануть время, реальность, всех и вся, потому, что они этого заслуживают.

Она  притягивает его ближе, одной рукой держа за шею, другой расстегивая пуговицы на его рубашке, терзая губы жесткими поцелуями. Но она забыла, что такое нежность, вычеркнула это понятие из своей памяти. Забыла, чтобы сейчас постараться вспомнить, потому, что она тоже безумно по нему скучала, скучала по глазам, что смотрели прямо в сердце, скучала по рукам, что сминали сейчас её хрупкое тело, скучала по бархатному тембру голоса, от которого прежде подкашивались колени и на щеках появлялся румянец.
- Ничего не говори, - снова просит она, беря его за руку и ведя по дому, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Там спальня.  Там она сбросит до рассвета маски и позволит себе снова стать той маленькой девочкой  по имени Мари, что любила так безнадежно и безгранично, так искренне, до самосожжения, до потери себя и обретения их. Она прикрыла глаза на мгновение, пропуская через себя воспоминания о той ночи, самой первой, когда она прижималась к нему, а по щекам текли слезы, и она шептала, что ради него отречься от семьи, от прошлого, от всего, чтобы могло их разделить.  Она была так юна, наивна... но мир все давно решил за них. И не было ни единого шанса на будущее. Ни единой возможности. Они навсегда останутся теми, кто они есть. Он - Виктор Роше, она - Кейра де Артуа. И так будет всегда. Это не изменится. Она распахивает свои изменчивые зелено-карие глаза, смотрит на него, и знает, что ей нечего ему сказать. Все, что модно было сказать, уже было сказано, все было закончено еще тогда, когда она уходила, не обернувшись. Не простив. Простила ли она сейчас? Да и что простила? Ту его измену или... может она должна была простить его семье тот факт, что она осталась сиротой, осталась без отца и матери, которых боготворила. Или может за любовь? Разве можно простить за любовь? Она не знала ответа на этот вопрос. Не знала и не хотела знать его сейчас. Она подарит себе одну ночь с ним. Всего одну. Эту. И уйдет с рассветом. Она больше не позволит себе идти на поводу у чувств. Она - Кейра де Артуа, а это означает, что она должна нести ответственность за принятые ею решения. И правильным решением было уйти. Забыть. Но не отпустить... Она так и не смогла этого сделать. Не смогла отпустить его из своего сердца. Не смогла.
Девушка улыбается, приподнимается на носочках и тянется к его губам, попутно сбрасывая с ног шпильки и тут же оказываясь совсем крошечной по сравнению с его внушительной фигурой. Его присутствие давит на неё физически, точно так же, как было пять лет назад. Давит так, что сложно вздохнуть. Но это томительно-приятная тяжесть. Потому, что он сейчас здесь. Он скучал по ней, и это самое главное. Она замирает, продолжая держать его за руку. Она не торопится, но все же закусив губу, смотря в его глаза чуть слышно шепчет:
- Скажи мне, что ты меня еще любишь. Скажи мне это, - просит она, касаясь ладошкой его щеки. - Ты же меня еще любишь?

Она проснулась на рассвете, смотря на него спящего, и улыбнулась, он был точно таким же, как и тогда, пять лет назад, трогательно-ранимым во сне, что не хотелось его оставлять, не хотелось сейчас растворяться в предрассветной дымке, оставляя после себя лишь запах своих духов. Но они не могут быть вместе. Она помолвлена, она обещана уже совершенно другому человеку, да и разве можно забыть все эти годы, вычеркнуть прошлое, отпустить то, кем она стала во многом благодаря ему. Забыть, что она отныне и навек Клеопатра - одна из лучших на свете наемных убийц, получающая удовольствие от каждой пролитой ею капли крови? Разве она может превратится в одночасье в ту самую девочку, которой была тогда? Нет, этого уже было не изменить, не исправить, не забыть и никогда не отпустить. Она грустно улыбнулась, укрывая его покрывалом и поднялась с кровати, подбирая свои вещи с пола и выходя из комнаты, не чувствуя слез, что текли по щекам. Она лишь проявила слабость, она лишь в очередной раз поняла, что будет любить его всю свою жизнь. Любить на расстоянии, просто наблюдая за тем, кем он стал и зная, что никогда не сможет дать ему всего того, чего он заслуживает от жизни. А он заслуживает лучшего. Он заслуживает жены, которая будет жить одним им, которая будет смотреть только на него, не видя больше ничего. А Марианна видела слишком много грязи, и эта грязь впиталась ей под кожу, её не стереть простыми прикосновениями, пороки и похоть не убрать, как и то, что она больше не трогательно-наивная девочка, пытающаяся быть сильной. Не изгнать воспоминания о клинике, в которой она лежала, пытаясь излечиться от наркозависимости, не забыть того, как она растворялась в чужих руках, растрачивая себя лишь на страсть и похоть.
- Прости меня, - чуть слышно прошептала она, закрывая за собой двери  домика, оставляя его одного. Мотоцикл взревел мощным мотором и сорвался с места.

Несколькими днями спустя.

Она тесно прижималась к Квину, позволяя журналистам делать их совместные фото, рука Оливера властно прижимала её за талию к себе, а губы мужчины то и дело касались её волос. Марианна же равнодушно-надменно улыбалась, смотря прямо перед собой.  Сегодня был их первый выход в свет, как пары. Сегодня они объявляли о своей помолвке. На пальчике девушки переливалась сотнями миллионов граней обручальное кольцо.
- Я люблю тебя, - чуть слышно прошептал блондин, едва-едва задевая  мочку её уха губами.
- И я тебя, - прошептала в ответ девушка, облаченная в белое вечернее платье.  И её глаза на мгновение пересеклись с зелено-серыми глазами, в которых застыло на мгновение удивление, а затем на неё обрушилась вся его боль. Она умела читать его по глазам. И сейчас он был в ярости. Они ведь больше так и не увиделись, после той ночи, что провели вместе, но тогда им было не до разговоров, а сегодня она объявляла всему высшему свету Франции, что обручена с Оливером Квином.  Девушка глубоко вздохнула, и прямо выдержала его испытывающий взгляд, вздергивая подбородок. Это был её вечер. Это была её жизнь и как показало время и практика в ней уже не было место для любви к Виктору Роше.
- Вы с ним знакомы, да? - Квин чуть напрягся, смотря на Роше, и сильнее прижал Кейру к себе. - Мне не нравится, как он на тебя пялится.
- Знакомы, здесь все между собой знакомы, - лениво откликнулась девушка, не сводя взгляда с массивной фигуры Вика. - Привыкай к этому, - она криво усмехнулась и  с трудом разорвав зрительный контакт, перевела взгляд на жениха. - Не понимаю, - выдохнула она. - Не понимаю за что, ты меня любишь.
- Может за то, что ты самая лучшая любовница, - попытался отшутится американец, и проведя рукой по лицу, признал очевидное. - Не знаю, просто когда ты появилась в моей жизни, я разучился думать о чем-то кроме того, чтобы ты принадлежала только мне.
- Но я никогда не буду принадлежать только тебе, - хмыкнула девушка, пожимая плечами.